Ты слышал, что она снова звонила? — голос Анастасии был безэмоциональным

— Ты слышал, что она снова звонила? — голос Анастасии был безэмоциональным, но в его сухости пряталась буря. — Восемь раз. Судя по интонации, заедала валерьянку пряниками.

Сергей виновато почесал шею. Его майка с динозавром вдруг показалась неуместной. Он знал: разговор будет неприятным.

— Ну… Скучает, — буркнул он, не поднимая глаз. — Всё-таки… мама…

— Скучает? — Анастасия рассмеялась сухо, как хруст сломанной ветки. — Мы копили деньги как бешеные. Ты на подработках, я ночами. А она? Оформила кредит на Турцию. Тур-ци-ю, Карл!

Она резко вскочила, и стул заскрипел под её весом, будто разделял её негодование.

— Ей 62. Пенсия ниже прожиточного минимума. Но «жить красиво» она хочет, чтоб молодёжи нос утереть. А платить кто будет?

Сергей опустился обратно на диван, будто вся сила вышла из него. Он не любил конфликты. Особенно с женщинами, которые могли заменить трубу без вызова сантехника.

— Может, просто поговорить с ней? — предложил он, без особой надежды.

Анастасия метнула в него мобильник. На экране сообщение:

«Сережа, ты же не бросишь мать в беде. Насте передай, что я всё понимаю, но не для того я тебя растила, чтобы ты под каблуком у чужих жил».

— Это — не просьба. Это — шантаж, — холодно заключила Настя. — Под соусом «материнской любви».

Анастасия молча пошла к шкафу. Вынула толстую папку — аккуратные квитанции, договор на ипотеку, планировки, справки о доходах. Шлёпнула на стол.

— Вот, смотри. Это наш шанс на нормальную жизнь. Ты плакал, когда банк сказал «да». А теперь ты хочешь влезть в её безумие?

Сергей поник.

— Просто она… одна. Без отца. Без подруг. Ради меня жила…

— Пусть теперь поживёт ради банка, — отрезала Настя. — Коллекторы отлично умеют сочувствовать. Особенно с утра пораньше.

Тишина. Только холодильник гудел, как старик, бурчащий себе под нос. Сергей встал, подошёл к окну. Весна в Подмосковье казалась особенно серой — как его мысли.

— Она придёт завтра, — сказал он сдавленно.

— Отлично, — усмехнулась Настя. — Успею приготовить борщ из пустых обещаний и жаркое из «ты у меня один».

Она ушла в ванну. За ней остался лёгкий запах мятного шампуня и ощущение, что завтра всё изменится.

Галина Петровна появилась на пороге, как буря в степи. В руке — клатч, блокнот с надписью «Долги, сын, рецепты». Лицо — раскрасневшееся, губы поджаты.

— Я всё поняла! Меня выживают! Не ты — так эта твоя железная кукла!

Анастасия обернулась от мойки. Глаза её сверкнули. В них не было страха — только холодная решимость.

— Вы в своей жизни хоть раз спросили, чего хочет ваш сын? Или вы считаете, что он вам навечно подписан, как пенсия?

Сергей молчал. Он сидел между двух стихий — матерью и женой. Хотелось стать тараканом и сбежать под плиту.

— Я ради вас в кредит влезла! — кричала свекровь. — Чтобы не хуже, чем у других! А вы?

— Мы — строим. Вы — разрушаете, — парировала Настя. — Мы экономим, вы — устраиваете спектакль. Только сцена у вас кухонная, а зрители — мы.

Сергей встал.

— Мама, ты не права. Мы не обязаны оплачивать твои желания. Это не помощь — это вымогательство под видом любви.

Галина Петровна замерла. Он впервые говорил с ней так. Не мальчик. Муж.

— Я тебя растила! — прошипела она.

— Благодарю. Но теперь — моя жизнь. И я выбираю Настю. Даже если ты этого не понимаешь.

Галина Петровна схватила клатч, вытащила носовой платок, громко высморкалась и направилась к двери. Повернулась уже с порога:

— Когда я умру, не вздумайте приходить на кладбище!

Анастасия невозмутимо ответила:

— Не волнуйтесь, у нас с Серёжей тогда ипотека будет. Мы заняты будем — жить.

Дверь хлопнула. На кухне повисла звенящая тишина.

— Ты уверен? — тихо спросила Анастасия.

Сергей кивнул.

— Она — прошлое. Ты — моё настоящее. И будущее.

Анастасия подошла, обняла его, и впервые за много дней в этой квартире стало по-настоящему тепло.

Квартира в новостройке пахла свежей краской, кофе и новой мебелью. Больше не было ковров на стенах, облупленных кастрюль, вечно подтекающего крана. Теперь здесь царили порядок, свет и Настин характер — ясный, как стеклянная перегородка в ванной.

— Ну что, — Анастасия села на подоконник с чашкой чая, — чувствуешь себя взрослым?

Сергей пожал плечами и, улыбнувшись, присел рядом. На нём была та же старая майка с динозавром — но теперь он сам в ней казался другим. Увереннее. Стержень пророс.

— Нет. Я просто чувствую, что мы наконец дома. Не на съёмной, не на поводке у чужих ожиданий.

Конверт пришёл неожиданно. Бумажный, подписанный аккуратным, старомодным почерком. На обратной стороне — фамилия: Петрова Галина Ильинична.

Настя хотела выбросить. Но Сергей настоял: «Мы теперь не бегаем от проблем».

В письме было немного:

«Сережа. Прости. Я не знала, что можно терять сына, не умирая.
Я многого не понимала. Не понимаю до конца и сейчас.
Но я учусь.
Ты прав: жить надо по своим правилам.
Просто помни — даже матери бывают глупыми. И жалеют об этом.
Желаю вам мира в доме.
Мама.»

Анастасия читала молча. Затем аккуратно сложила письмо и убрала в ящик, туда, где лежали гарантийники на стиральную машину и документы по ипотеке.

— Надо же. — Сергей смотрел в окно, где за домами гудело лето. — Она никогда так не говорила. Даже в детстве.

— Потому что ты никогда не говорил так с ней, как в тот вечер, — тихо ответила Настя. — Ты вырос. А она осталась догонять.

Несмотря на письмо, Галина Петровна больше не звонила. Не приходила. Не устраивала сцены на кухне. Она словно растворилась в пространстве — только иногда кто-то из знакомых говорил, что она стала «более тихой».

Настя несколько раз ловила себя на мысли: скучает ли он?

Но каждый раз, когда в доме смеялись друзья, когда они засыпали под один плед с запахом стирального порошка и грелки, когда слышался тихий капель дождя за новым пластиковым окном — ответ был один: нет.

На тридцатилетие Сергея пришла открытка. На ней — кот в короне и надпись «Король — не тот, кто правит, а тот, кто умеет не молчать».

Внутри было всего две строки:

«Спасибо, что дал мне шанс быть взрослой.
Даже если уже поздно. Мама.»

Сергей поставил открытку на полку. Ни жалости, ни обиды. Только лёгкая грусть — как от старого фото из школы, где ты ещё веришь, что взрослые знают, как правильно.

Спустя два года в доме снова появился голос ребёнка. Нет, не Галина Петровна — маленький мальчик с глазами, как у Анастасии, и ямочками, как у Сергея.

Они назвали его Артёмом.

Артём рос в доме, где никто не кричал. Где не клянчили, а договаривались. Где уважение не нужно было вымаливать — оно шло в комплекте с любовью.

Иногда, когда Настя укачивала сына, а Сергей мыл посуду, она вдруг вспоминала фразу Галины: «Ты у нас не баба, а железка с голосом, как у танка».

Она усмехалась.

Потому что знала: из железа строят мосты. А голос — нужен, чтобы не молчать, когда от этого зависит всё.

Галина Петровна так и не вернулась в их жизнь. Иногда они отправляли открытки — от Артёма. Без адреса обратного. Без ожиданий.

Она жила у сестры в Иваново. Читала в библиотеке стихи и вела кружок вязания. Иногда рассказывала истории о сыне, который «стал настоящим».

Но больше не звонила.

Настя однажды сказала:

— Знаешь, Серёж… Я ей даже благодарна. Если бы не она, ты бы не стал собой. А я бы не узнала, что могу не только менять трубы, но и строить семью.

Он улыбнулся и обнял её.
На этот раз — без страха, без чувства вины. Просто — с любовью.