Завтра же я подаю в суд, — холодно бросила она. — И на машину, и на развод.

— Завтра же я подаю в суд, — холодно бросила она. — И на машину, и на развод. Надеюсь, она теперь тебя и будет возить по жизни… куда угодно. Только не ко мне.

Сначала всё было как у людей. Тихо, сдержанно, почти вежливо. Улыбки, цветы, фразы типа «если вам что-то нужно — всегда звоните» и «вы у нас одна-единственная мама». Только вот не было в этих словах ничего настоящего. Ни у меня — потому что я сразу поняла, с кем придётся иметь дело. Ни у неё — потому что ей и звонить-то мне не хотелось. Она хотела командовать.

Меня зовут Елена. С Димой — ой, извините, с Дмитрием — мы поженились три года назад. Познакомились банально — через коллегу. Я тогда только начала работать в агентстве недвижимости, бегала на показы с утра до ночи. Вечером приходила, ела холодную гречку и падала в кровать. А Дмитрий уже тогда был в своей «второй ипостаси» — такой весь взрослый, с бородкой, с машиной, с ипотекой. Только жил с мамой. Ну, как он говорил, «пока ремонт идёт в квартире». Я, дура, поверила. Тогда мне казалось — ну, у всех бывает, вдруг действительно затянулся ремонт.

Прошло полгода. Мы стали жить вместе — в моей двушке, доставшейся от бабушки. Не шик, конечно, но всё своё. Я её ещё в девятом классе мыла по воскресеньям, потому что бабушка говорила: «Вот, внученька, однажды она тебе пригодится». И пригодилась. Особенно когда мы с Дмитрием решили, что хватит «мотаться между двумя домами» и пора съезжаться.

А потом пришла она. Ольга Петровна. Без звонка. Просто открыла дверь, как будто всю жизнь в этой квартире жила.

Я стояла в ванной, волосы в полотенце, в руках — щётка, паста и зубы, которые явно не были готовы к диалогу.

— Ольга Петровна? — промямлила я, удивлённо выглядывая из-за угла.

— А ты что, в трусах тут ходишь? Перед моим сыном? — нахмурилась она, оглядывая меня с ног до головы.

— Так… это моя квартира, — робко заметила я, пытаясь понять, что происходит.

— Ну, если квартира твоя, так веди себя прилично! А не как… ну, в общем, ты поняла.

Поняла я только одно — началась война. Медленная, липкая, изматывающая.

Сначала она приходила «просто на чай». Потом — «чтобы убрать в ванной, а то у вас плесень на швах». Через месяц принесла комплект новых занавесок. Честно скажу, я их выбросила, не глядя. Потому что это были цветы. Я терпеть не могу цветы на шторах. И да, я знаю, что шторы в списке табу. Но вот — именно так и было. Психологически — занавески, физически — вторжение.

— Дмитрий, — сказала я однажды, — скажи своей маме, чтобы она сначала спрашивала, прежде чем что-то приносить или делать у нас дома.

— Лен, ну ты же сама говоришь: это наш общий дом, да? Ей не всё равно…

— Это мой дом, Дим. Я тут живу с детства. Ты пришёл сюда жить — и хорошо. Но это не повод устраивать здесь филиал квартиры твоей мамы.

Он надулся. Как ребёнок, у которого отобрали игрушку. Потом целый день молчал, как будто я его выгнала. А я не понимала — почему это я должна извиняться, если у меня дома хозяйничает чужой человек?

А потом всё стало ещё веселее. Я пришла с работы — а на кухне новая микроволновка.

— Что это? — спросила я у Дмитрия.

— Мамке старая не понравилась, говорит, греет плохо. Купила новую.

— За чей счёт? — спросила я, чувствуя, как у меня холодеет в груди.

— Ну… в кредит. Небольшой. На меня оформили.

Я села. Серьёзно. Просто села на табуретку, потому что ноги стали ватными.

— Дмитрий… ты в кредит купил микроволновку, которую выбрала твоя мама, в мою квартиру?

Он пожал плечами.

— Ну что такого, Лен. Всё для удобства. Не заморачивайся ты.

Я заморочилась. В ту ночь я не спала. Пыталась понять — когда всё пошло не так. Свадьба была хорошей. Дмитрий заботился. Дарил цветы. Готовил кофе по утрам. А теперь — чужая женщина решает, какая техника будет стоять на моей кухне. И при этом ещё намекает, что я плохая хозяйка, потому что не мою раковину с лимоном.

На следующий день я сделала то, что давно следовало бы сделать.

— Ольга Петровна, — сказала я ей, стоя у порога, — пожалуйста, не приходите больше без предупреждения. Это моя квартира, и я хочу, чтобы здесь был порядок — не только в вещах, но и в границах.

Она посмотрела на меня как на грязную посуду.

— Ну ничего себе. Это ты сейчас мне указывать будешь? Молодая совсем, а туда же — хозяйка…

— Да, хозяйка. Потому что живу здесь я. Не вы.

— А Дмитрий что думает?

— Он думает, что надо бы подрасти и перестать быть маменькиным сынком. Иначе он останется без жены.

Она хлопнула дверью. Громко. Как будто это был конец. Но это было только начало.

Если вы думаете, что после того разговора Ольга Петровна поняла что-то — вы, увы, ошибаетесь.

Через два дня она снова пришла. С тортиком, с видом «я просто мимо проходила» и фразой, от которой у меня скулы свело:

— Ну что ты, Лена, обижаться-то из-за ерунды. Семья — это же компромиссы. А ты всё как-то по-женски: моё, не трогай…

Я стояла у раковины, мыла посуду, и только одно удержало меня от того, чтобы вытереть руки о тот самый тортик. Сдержанность. И чайник, который уже начинал кипеть — шум воды заглушал внутренний ор. Дмитрий сидел в комнате, делал вид, что работает за ноутбуком. Я знала, он всё слышит. И молчит.

— Компромиссы — это когда обе стороны соглашаются, Ольга Петровна, — спокойно ответила я, повернувшись к ней. — А когда одна диктует, а другая подчиняется — это уже не семья, а армия.

— Вот именно! — всплеснула руками она. — И вы, молодые, всё забыли, как быть женой! Мать — это святое! Дмитрий же старается для всех! А ты…

И тут она выдала.

— Ты его подавляешь, Лена. Он у тебя как под каблуком. Всё твоё, всё по-твоему… А ведь он муж, глава семьи.

Я даже не рассмеялась. Мне было не смешно. Потому что за последние полгода я перестала узнавать мужа. Когда я говорила — «давай съездим в отпуск» — он мямлил про занятость. Когда я хотела купить новый холодильник — он предлагал подождать, потому что «мама говорила, что пока этот нормальный». А когда я предложила завести ребёнка, он просто отвернулся и сказал: «ещё не время».

Вот тогда я поняла, что у меня в квартире живёт не взрослый мужчина, а мальчик, которого мама отпускала ко мне только на выходные. А потом требовала вернуть назад.

А через неделю случился апогей.

Я пришла с работы — как всегда, уставшая, с ногами, гудящими как чайник. И не нашла во дворе свою машину. Старенькая «Киа», которую я когда-то купила после удачной сделки. Моя гордость, моя свобода. Я не сразу запаниковала — подумала, может, эвакуатор, может, кто перегнал… но сердце уже колотилось.

Дмитрий был дома. Спокойный, в пижаме. Пил чай и смотрел YouTube.

— Где машина? — спросила я с порога.

Он даже не сразу понял.

— Какая?

— МОЯ.

Он замялся. Потом отвёл взгляд.

— Лен, ну ты не злись…

— Где. Моя. Машина, Дима?

— Мамке отдал. На время. У неё старая сломалась, а в салоне сказали, ждать надо месяц, пока привезут. А ей на дачу ездить надо…

— ТЫ. ОТДАЛ. МОЮ. МАШИНУ?

— Ну, Лен, ну чего ты начинаешь? Я же всё порешал. Я оформил кредит, купил ей «Логан». Через недельку заберёт, тебе всё вернётся. А пока… ну… она ездила, аккуратно.

Я стояла, как будто меня ударили. Не по щеке — по мозгам. Моей машины нет. Я не давала разрешения. Он оформил кредит. Без моего ведома. На «подарок маме». И даже не подумал меня поставить в известность.

— А на кого кредит оформлен? — спросила я, уже зная ответ.

— На себя… но… машина пока на маму. Ну, чтобы не платить страховку…

Вот тут у меня оборвалось.

— То есть ты залез в долги, подарил чужому человеку мою машину, поставил её на неё — и всё это за моей спиной?

— Ну не чужой! Это моя мама!

Я села. На кухонный стул. Опять. Потому что, похоже, у нас с ним уже традиция — я узнаю обман, а потом оседаю.

— Знаешь что, Дима, — тихо сказала я. — Это не твой дом. Это даже не наш дом. Это мой дом. А ты — просто жилец, который привёл с собой домоуправа в лице собственной мамаши.

— Лен, ты перегибаешь…

— Перегибаю? Перегибаю — это когда женщина выкидывает мужчину с чемоданами. А я тебя пока только предупреждаю. Завтра я подаю в суд. Верну машину. И подаю на развод.

Он побледнел. Вот прямо — лицом в простыню.

— Лен, ну зачем вот так сразу…

— А как надо? Молча жить и ждать, пока ты перепишешь квартиру на маму?

— Я же люблю тебя…

— Ты не меня любишь. Ты любишь быть хорошим сыночком. И ты этим так увлёкся, что забыл, что у тебя жена. Настоящая. С живыми нервами. С правами. И с квартирой, между прочим.

 

Он замолчал. И я тоже. Потому что знала — всё. Точка. Обратно дороги нет.

А на следующий день я реально пошла в суд.

И знаете, что самое ироничное?

На судебном заседании Ольга Петровна пришла… с розами.

— Я же хотела как лучше, — шепнула она мне. — А ты — неблагодарная.

Я только усмехнулась.

— Да, Ольга Петровна. Вы всегда хотели, чтобы всё было по-вашему. Теперь — будет по-моему.

И я пошла за своим адвокатом. Потому что хватит. Больше ни один мужчина, ни одна свекровь не будут ставить меня на паузу в моей собственной жизни.

Машину вернули быстро. Слишком быстро. Даже адвокат удивился — будто боялись, что я пойду дальше. Не знаю, что там сказал Дмитрий матери — или, может, у него что-то в голове наконец щёлкнуло, — но уже через три дня «Киа» стояла под окнами, будто и не уезжала. Только в бардачке нашла пачку жвачки, обложку от чехла на очки и чек из «Пятёрочки» в Подольске. Всё — на имя Ольги Петровны.

Паспортный стол, суд, нотариус — я пробежалась по этим инстанциям, как марафонец под ливнем. Устала, да. Но была какая-то радость. Честная, взрослая. Как будто скинула с плеч не мужа — а бетонный рюкзак с надписью: «Будь хорошей женой. Терпи. Молчи. Не лезь.»

— Елена Анатольевна, — вежливо сказал судья, — вы уверены, что хотите расторгнуть брак? Возможно, стоит подумать…

— Уверена, — просто ответила я. — Мне нужно не подумать. Мне нужно пожить. Сама. Без перекличек, что «мама сказала», и без подушек, в которые можно только рыдать, но не говорить.

Дмитрий не возражал. Он вообще вёл себя, как человек, у которого выдернули из-под ног ковёр. Потупленный взгляд, мешки под глазами, заломленные руки.

Пару раз пытался что-то сказать, вроде: «Я всё понял» или «Давай всё начнём заново», но я уже была далеко. Ментально, морально — километры между нами.

Ольга Петровна звонила.

О, как она звонила!

Сначала — со сдержанным упрёком:

— Леночка, ну зачем так сразу? Молодые же, всё наладится…

Потом — с ехидцей:

— Ну, теперь счастлива, да? Свободная. Одна. На старость одна осталась. Молодец.

А в конце — со злобой:

— Ты всё разрушила! Ради какой-то машины! У тебя было всё!

И вот тут я, пожалуй, сорвалась.

— Знаете что, Ольга Петровна, — спокойно сказала я в трубку. — У меня и сейчас есть всё. И квартира, и работа, и машина, и — внимание — мозги. А вот у вас остался сын. Только не удивляйтесь, если через полгода он вернётся в вашу двухкомнатную с хвостом между ног. Потому что теперь, когда нет меня — некому будет платить за его кредиты, латать его ошибки и подавлять его «мужское достоинство» вашими словами.

Она молчала.

Я слышала, как она дышит. И, наверное, впервые в жизни — теряет дар речи.

Я повесила трубку.

И в первый раз за три года в квартире стало по-настоящему тихо.

Через пару месяцев я сделала ремонт. Не косметику, а капитальный.

Выкинула диван, на котором мы с Димой когда-то «выбирали шторы» (его цитата), перекрасила стены в серо-бежевый, заменила кухню. Повесила нормальные, человеческие шкафы. Не те, что «маме нравились».

— О, Елена, вы прямо обновили всё! — восхищённо сказала соседка тётя Лида, которая всегда сторожила наш подъезд, как крепость.

— Ага, — кивнула я. — Жизнь с чистого листа. Без приписок и примечаний снизу.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, я заметила, как к подъезду подошёл Дмитрий.

Постарел. Опустился плечами. В руке — обычный белый пакет. Подарок? Или просто носки?

— Лена… — начал он.

— Привет.

— Я просто… Хотел поговорить.

— О чём?

Он замялся.

— Я думал… Может быть, ты передумала?

Я посмотрела на него долго. Прислушалась к себе. Ни боли. Ни злости. Только лёгкая усталость и желание быстрее попасть домой, включить чайник и надеть тёплые носки.

— Нет, Дима. Не передумала. Я себя выбрала. Впервые в жизни.

Он кивнул. Как человек, который понял, что проиграл — и впервые в жизни понял, зачем проиграл.

Я закрыла за собой дверь.

Поставила чайник.

И улыбнулась.

Свобода — это когда в твоём доме никто не объясняет тебе, как правильно жить